Я беру на себя смелость сказать, что Кузьма Ульянович - лучший пилот Госплана! И недавно полученный им от Конгресса орден "Пурпурное сердце" будет на его груди уже пятым.
      Вокруг опять зааплодировали; несколько раз Кузьму Ульяновича хлопнули по плечам и спине; он сильно покраснел, махнул рукой, снял очки и долго протирал их носовым платком.
      - И это еще не все, - продолжал седой, - кроме эф-пятнадцатого и эф-шестнадцатого, Кузьма Ульянович недавно освоил новейший истребитель - эф-девятнадцать "Стелс". На его счету и многие технические усовершенствования: осмыслив опыт боев в небе Вьетнама, он попросил своего механика дописать два файла в ассемблере, чтобы пушка и пулемет работали от одной клавиши - и теперь этим пользуемся мы все...
      - Да уж хватит бы, - застенчиво буркнул виновник.
      Встал другой пилот - у этого на груди тоже были орденские планки, но не в таком количестве, как у Кузьмы Ульяновича.
      - Вот тут наш парторг говорил о том, что Кузьма Ульянович сбил сегодня свой тысячный МиГ. А ведь кроме этого он, к примеру, четыре тысячи пятьсот раз разрушил локатор под Триполи, а если мы все ракетные катера посчитаем, да еще аэродромы прибавим, такая цифирь выйдет...Но только человека одной цифрой мерить нельзя. Я Кузьму Ульяновича знаю, может быть, получше других - уже полгода с ним в паре летаю, и сейчас расскажу вам об одном нашем рейде. Я тогда первый раз на эф-пятнадцатом шел, а машина эта, сами знаете, не из простых - чуть заторопишься, захочешь повернуть побыстрей - подвисает. И мне Кузьма Ульянович перед вылетом говорит: "Вася, запомни - не нервничай, иди сзади и ниже, я тебя прикрывать буду." Ну, я неопытный был тогда, а с гонором - чего это, думаю, он прикрывать меня будет, когда я на эф-шестнадцатом весь Персидский залив облетал. Да... Ну, сели мы по кабинам, и дают нам команду на взлет. Взлетали мы с авианосца "Америка", и задание у нас было - сначала какой-то корабль потопить в Бейрутском порту, а потом уничтожить лагерь террористов под Аль-Бенгази. Взлетели, значит, и идем на малой, на автопилотах. А там, у Бейрута, локаторов штук восемь, наверно - ну, вы все там были...
      - Одиннадцать, - сказал кто-то за столом, - и еще всегда двадцать пятые МиГи патрулируют.
      - Ну да. В общем, дошли на малой, метрах на пятидесяти, с выключенными прицелами, а как километров десять осталось, перешли на ручное, набрали четыре сотни и включили радары. Тут нас, понятно, засекли - но мы уже навелись, выпустили по "Амрааму", сделали противоракетный маневр и пошли на запад со снижением. От корабля щепок не осталось. Это нам по радио сообщили. В общем, опять идем вслепую на малой, и так бы дошли спокойно, но я тут, идиот, заметил двадцать третьего МиГа, и пошел за ним - дай, думаю, задвину ему "Сайдвиндер" в сопло. Кузьма Ульнович видит на радаре, что я вправо пошел, и орет мне по радио: "Вася, назад, мать твою!" Но я уже прицел включил, поймал гада, и пустил ракету. И хоть тут бы мне развернуться, и к земле - так нет, стал смотреть, как этот двадцать третий падает. А потом гляжу на локатор - а на меня уже СА-2 идет, кто пустил, не знаю...
      - Это под Аль-Байдой локатор стоит. Когда от Бейрута на запад идешь, никогда вправо брать не надо, - сказал парторг.
      - Ну да, а тогда-то я не знал. Кузьма Ульянович кричит: "Помеху ставь!" А я вместо тепловой - это на "эф" нажать надо - на "цэ" жму. Ну и, значит, получил прямо под хвост. Нажал на "эф семь", катапультировался. Опускаюсь, смотрю вниз - а там пустыня и шоссе, на шоссе машины какие-то, и меня на них сносит. И не успел я приземлиться, смотрю - мать честная! Кузьма Ульянович прямо на это шоссе на посадку заходит. Тут уж я думаю - кто быстрее...

— Три года залечивала наша страна раны. Три года россияне, превозмогая трудности, восстанавливали великое государство Российское. Три года поднималась из пепла Россия. И поднялась! И встала во весь свой могучий рост!

Стадион заревел.

— Три долгах года мы боролись за нашу страну. За наше будущее. И в этой борьбе нам помогали Русская Православная Церковь и лучшие духовные силы страны. Одной из которых стал новый вид богатырского единоборства — гнойная борьба! Именно гнойная борьба оказалась в этот драматический и ответственный для России период поистине народным видом спорта, пробудившим нацию ото сна и объединившим здоровые силы страны. Но я хотел бы подчеркнуть — гнойная борьба — это не просто новый вид спорта. Это могучий сплав двух великих традиций — русского богатырского единоборства и православного великомученичества. «Через муки к победе!» — вот главный лозунг гнойной борьбы. Эти слова вошли в наши сердца! Это боевой дух нации! Это то, что объединило нас! Что помогло нам выстоять!

Снова вспыхнула овация.

— Гнойная борьба раскрыла дремлющие в народе силы, воодушевила и взбодрила россиян. В гнойном единоборстве захотели участвовать тысячи российских парней от Сахалина и до Москвы, от Грозного до Минска! Славные имена героев у всех на устах! Борис Дорожкин и Коля Пресс! Саша Колобок и Александр Данилов! Шамиль Сабоев и Пересвет! Страна гордится ими! Гнойная борьба стала массовым движением! А русские парни стали богатырями!

Раздался рев и одобрительный свист. Президент помолчал, потом резко опустил на трибуну два сжатых кулака и пристально обвел злым взглядом людскую массу:

— Они думают, что мы не сделаем? Так?

Стадион притих.

— Что будем по-тихому? Так? Будем не радоваться? Так?

Голос его звенел в голубоватом от света прожекторов пространстве стадиона.

— Сделаем! Так сделаем, что поймут! И будем делать не по-тихому! Так? Будем делать по-громкому! Так? Так по-громкому, что будут радоваться! И мы будем радоваться! Как честные! Как люди!

Он ударил кулаками по трибуне и сошел с нее.

Первые минуты противники осыпали друг друга увесистыми ударами.

Затем дыхание их сбилось, удары замедлились. Единоборцы стали наносить удары избирательно, целясь в самые болезненные места. Данила Корень бил Погребца в грудь, по волдырям, заставляя их лопаться и брызгать гноем. Погребец сильными ударами растревожил полузажившие плечевые раны противника, гной и сукровица потекли из них. Стоны и крики боли сотрясали жирные тела дерущихся, и многотысячная толпа умножала их собственными воплями.

С бутылками в обеих руках четверо проскользнули в коридор и побежали за процессией. Замыкающие охранники обернулись, подняли автоматы, но бегущие метнули бутылки — раз и еще раз, — восемь взрывов слились в один, разрывая тела. Лисович и Поспелов погибли сразу, Самченко и Назирову взрывной волной отбросило метров на шесть по коридору. Колбин выскочил в задымленный коридор с пустой сумкой и электроножом, подбежал к груде изуродованных тел.

Погребец был еще жив. Ему оторвало обе ноги, разворотило живот. Скуля и тряся синей головой, он оперся ручищами об пол и пополз. Колбин включил электронож, двумя плавными движениями вырезал у Погребца загривок, кинул в сумку и побежал к двери. Погребец полз, волоча свои кишки.

Церемониймейстер распахнул двери, шагнул в большой белый зал, освещенный десятками свечей, и на чистейшем русском объявил:

— Трапеза для господина нашего!

Повара шагнули следом.

В зале не было никакой мебели. Большое окно смотрело на ночной океан. Посередине главной стены в овальном углублении возвышалась золотая фигура полноватого человека в очках и в европейском костюме. Подножие фигуры украшали живые цветы. Прямо возле золотых ботинок два черных дракона оплетали белый нефритовый шар.

На полу в центре зала ловило отражения свечей широкое и толстое бронзовое блюдо. В зале пахло благовониями.

Повара медленно поклонились изваянию, подошли к блюду, встали вкруг него, опустились на колени и осторожно поставили свои произведения на блюдо. Помолчав, они встали с колен.

— Карпаччо из загривка Погребца, — произнес Ваня.

— Суп панадель из половых органов Алексея Морозова, — произнес Сеня.

— Окорок Виталия Баращенко под грибным соусом, — произнес Толя.

— Мороженое из спермы Ильи Радушкевича, — произнес Юра.

Постояв немного, они наклонились, ловко вывалили еду на бронзовое блюдо и с пустой посудой в руках вышли из зала.

Двери за ними бесшумно затворились.

Зазвучала органная музыка.

Из потолка выдвинулся белый раструб, опустился и завис над блюдом. Из сотен микроскопических отверстий в блюде вырвались голубоватые языки газового пламени. Еда стала гореть. Дым бесшумно засасывался в раструб.

Через час еда на блюде превратилась в пепел.

Пламя погасло. Музыка стихла. Раструб втянулся в потолок.

В зал вошел церемониймейстер. Он был без жезла и в обычном белом африканском халате. В руке он держал медный совок. Опустившись на корточки перед блюдом, он сгреб пепел совком, подошел к золотой фигуре, поклонился, осторожно снял золотую голову. Внутри фигура была полой и наполовину полной пепла. Церемониймейстер всыпал пепел в шейное отверстие, водрузил голову на прежнее место, поклонился и вышел.

Патриарх российского телевидения и один из отцов-основателей НТВ Игорь Малашенко покончил с собой в Испании, в доме, расположенном в элитном поселке Сотогранде. Здешние пейзажи вряд ли располагают к депрессии — значит, причина была сугубо личной. «Это настоящий зеленый оазис на засушливом берегу Андалусии, — сообщают туристические сайты. — Со всех сторон вас окружают зеленые лужайки, стройные ряды высоких пальм вдоль дороги, неприступные заборы, обвитые цветущими лианами, за которыми скрываются роскошные виллы». На видеокадрах, опубликованных телеканалом RT с места трагедии, в самом деле поднимаются к небу пирамидальные пальмы, вершины которых слегка тревожит ветер, видны просторные лоджии и зарешеченные окна, а по пустынным улицам прогуливаются испанские полицейские, которых вызвали сюда в связи с кончиной кабальеро Малашенко.
Подробнее на «БИЗНЕС Online»: https://www.business-gazeta.ru/article/414821
Коллеги вспоминают Малашенко как рафинированного и «кристально чистого» интеллигента, замечая, что по факту своего рождения в генеральской семье он принадлежал к советской аристократии. При этом практически все твердят, что его папа, генерал-лейтенант и военный разведчик Евгений Малашенко, участвовал в 1956 году в подавлении Венгерского восстания. Из этого вроде бы напрашивается вывод, что сын не в пример отцу был приверженцем демократии и свободы. Но не все так просто: связь между ними была настолько тесной, что ельцинский медиаменеджер пережил хрущевского военачальника всего на полтора года (Малашенко-старший скончался летом 2017 года — прим. ред.).

Да, жизнь его начиналась с высокого старта: из хорошей семьи он попал в не менее хороший вуз — закончил философский факультет МГУ в 1976 году, спустя еще четыре года — аспирантуру. Защитил кандидатскую по теме «Политическая философия Данте Алигьери». Вероятно, мысленно спускался вместе со знаменитым флорентийцем в преисподнюю, где лицезрел в муках его политических противников гибеллинов. «Враг должен гореть в аду» — такой примерно вывод можно было сделать из «политической философии» Алигьери (которая, безусловно, сложна и многообразна, но все-таки беспощадна).

В поздние советские годы Малашенко трудился сотрудником Института США и Канады АН СССР, затем — старшим референтом международного отдела ЦК КПСС. Начинал выезжать за рубеж: в 1982–1983 годах находился на стажировке в Вашингтоне.

В эпоху перестройки оказался в одном из «ближних кругов» Михаила Горбачева: разрабатывал вместе с другими специалистами концепцию «нового политического мышления», числился консультантом аппарата президента СССР. По одной из версий, именно он организовал в 1991 году исторический визит Джорджа Буша-старшего в Москву.

После падения СССР Игорь Евгеньевич занялся телевидением, которое быстро стало единственной реальностью в как будто нереальной и уже несуществующей стране. «Эфир — это наркотик. Или яд, — признавался он в одном из очень немногих своих интервью, данном еще в 1998 году. — Не знаю, как это назвать. Но факт, что, поработав в эфире, невозможно остаться прежним — доэфирным человеком. Есть люди, которые курят марихуану, есть люди, которые работают в эфире. Я не курю марихуану и не работаю в эфире. Руководитель самой успешной немецкой коммерческой телекомпании объяснил мне секрет успеха. Телевидение — это навязчивая привычка, как к курению или алкоголю, от которой практически невозможно избавиться. Вот на этом должна строиться вся идеология коммерческого телевидения. Каждый день в одно и то же время должно идти то же самое. У человека вырабатывается рефлекс: как рука тянется за сигаретой, так же она тянется к телевизору».

С такими примерно мыслями Малашенко-младший встал сначала у руля РГТРК «Останкино», а затем НТВ.  С февраля по июль 1992 года он значился политическим директором «Останкино», затем генеральным, а до марта 1993 года исполнял обязанности председателя телекомпании. О всесильном телемагнате Борисе Березовском, с которым в эти годы его сталкивала судьба, Игорь Евгеньевич позднее вспоминал с некоторым оттенком превосходства. «Он был приятный собеседник, но был малообразован, — заверял он. — И никогда не понимал, где проходит граница между добром и злом. Однажды он пригласил меня на свою виллу на Кап д’Антиб, и когда я вышел из машины, то первое, что я увидел, — каменную надпись: „Оставь всю печаль, приходящий сюда“. Это ведь переиначенная цитата из Данте. Дело в том, что у Данте (в „Божественной комедии“) над адом написано „Оставь всякую надежду, входящий сюда“. И я сказал Борису: „Получается, что твой рай (а Антиб — это рай) — это просто перелицованный ад, и это очень опасная игра, потому что с адом ты неизбежно заиграешься“. Борис заигрался с адом».

Рассорившись с новым останкинским председателем Вячеславом Брагиным, Малашенко ушел на создаваемое в 1993 году НТВ, где его пути пересеклись с Владимиром Гусинским. Танки стреляли по Белому дому, страна проваливалась в очередной дантовский «круг», а новоиспеченный топ-менеджер закупал «уникальный телевизионный материал» для первого в России «независимого телевидения» и пробовал себя в роли ведущего на программе «Герой дня». Грянул 1996 год — Игоря Евгеньевича пригласили на должность главного советника избирательной кампании Бориса Ельцина. Позднее он признавался, что серьезно подорвал здоровье Бориса Николаевича, заставляя того колесить по стране с предвыборными гастролями, но зато обеспечил ему второй президентский срок. Ни пресловутая «коробка из-под ксерокса», ни кирпично-красное лицо Геннадия Зюганова, заявлявшего не без оснований о своей победе, не испортили ельцинского триумфа.
Во время Первой чеченской войны руководимое Малашенко НТВ своими репортажами «стреляло в спину» российской армии, которая была брошена на усмирение Ичкерии. Брутальные «борцы за свободу» внушали журналистам больше доверия и симпатии, чем необстрелянные безусые мальчики из федеральных войск. О «зверствах» российских солдат на все лады сообщали зарубежные СМИ, делая это во многом с голоса «независимого телевидения».   

Тем не менее Ельцин, чувствуя себя должником по отношению к Малашенко, в 1996 году предложил ему возглавить администрацию президента РФ. Свой отказ Борису Николаевичу топ-менеджер НТВ впоследствии считал «самой тяжелой ошибкой в жизни», вспоминает тележурналист Евгений Киселев. Сам Игорь Евгеньевич считал, что, согласись он на высокую чиновничью должность, обязательно выгнал бы из Кремля всех олигархов.

В самом начале эпохи Владимира Путина, которого НТВ встретило неласковыми сюжетами и чью антитеррористическую кампанию в Чечне освещало преимущественно с точки зрения «героических чеченских повстанцев», Малашенко поспешил уехать из России. Он бросил кресло первого заместителя председателя совета директоров ЗАО «Медиа-Мост», бросил Гусинского, вскоре задержанного генпрокуратурой, и отправился в США. Тогда же, как сообщает его биография, он зачастил в Испанию и Киев. В России он оставался миноритарным акционером «Эха Москвы», а также сайта Newsru.com (связанного напрямую с тем же Гусинским). И лишь спустя 10 лет после своей добровольной эмиграции бывший отец-основатель НТВ снова начал бывать наездами в России.

Его последний выход на российскую политическую сцену состоялся в октябре 2017 года, когда он неожиданно возглавил предвыборный штаб кандидата в президенты РФ Собчак. «Я не рассматриваю Собчак как пламенную революционерку, которая будет строить баррикады, в том или ином виде призывать к революции и так далее, — откровенничал Малашенко на „Радио Свобода“. — Напротив, я вижу в Собчак силу, которая способна принести какие-то изменения, но при этом без этих всех революционных всплесков».

Тем не менее повторить чудо 1996 года не получилось: Ксения Анатольевна набрала в ходе голосования всего 1,66% голосов. И Малашенко вновь ушел в тень: отныне его упоминали лишь в качестве мужа скандальной журналистки Рынски. В этом невеселом статусе он и отошел в мир иной.