Письма изъ Мюнхена.
Фелисьенъ Ропсъ.

Мюнхенскіе сецессіонисты устроили выставку произведеній недавно умершаго Ропса. Выставка— далеко не полная, даже скорѣе бѣдная, да и возможна-ли болѣе полная публичная выставка произведеній художника, имя котораго попадается почти
исключительно въ каталогахъ секретных'ь отдѣленій современнЫхъ музеевъ и галлерей. Мнѣ пришлось нѣсколько лѣтъ тому назадъ видѣть въ Парижѣ большую коллекцію вещей этого огромнаго мастера и я пользуюсь темъ случаемъ, какой доставляетъ мнѣ
теперешняя выставка въ «Сессийон», для того, чтобы поговорить объ этомъ колоссѣ современнаго искусства, о которомъ такъ мало извѣстно въ больщой публикѣ.

Почему Ропсъ остановилъ свой выборъ на эротическомъ родѣ искусства? Объясненіе этому, можетъ быть, слѣдуетъ искать въ его жизни. Юношей лишившись отца, онъ очутился владѣльцемъ огромнаго состоянія. Сдерживаемый при жизни отца страстный темпераменть вырвался тенерь на свободу; ему захотѣлось жить жадно, неудержимо, бѣшено.

Онъ бросилъ университетъ, мало его интересовавшій, и пустился странствовать; его видѣли поперемѣнно то въ казино Монако, въ которомъ онъ оставилъ половину своего состоянія, то въ трущобахъ Лондона, видѣли въ шумныхъ и веселыхъ кафе Монмартра, въ модныхъ курортахъ его родины. Черезъ нѣсколько лѣтъ отъ огромнаго состоянія не осталось ничего и Ропсу приходилось подумать о заработкѣ. Онъ сталърисовать каррикатуры и иллюстраціи въ брюссельскіе юмористическіе листки, затѣялъ даже самъ нѣсколько изданій, которыя, впрочемъ, лопались такъ-же скоро, какъ и возникали.

Въ 1875 г. тридцатилѣтній Ропсъ переѣхалъ въ Парижъ и здѣсь вскорѣ начинается, та его дѣятельность, которая доставила ему мѣсто въ рядахъ первыхъ художниковъ нашего вѣка. Ему предложили иллюстрировать Лемеровское изданіе «Diaboliques» Барбе д'Орвильи, вслѣдъ за которымъ явились иллюстраціи къ Пеладановскому «Lе ѵісе suрremе». Эти иллюстраціи опредѣлили все дальнѣйшее творчество Ропса. Но это было нѣчто большее, чѣмъ иллюстраціи. По мѣткому выраженію такого знатока этого творчества, какъ Октавъ Мирбо, нельзя примѣнять «ужаснаго слова: иллюстрироватъ къ серіи «Diabolique», — это совершенно неправильно, потому что Ропсъ не иллюстрируетъ, онъ создаетъ произведеніе рядомъ съ даннымь произведеніемъ».
Называть Ропса иллюстраторомъ тоже, что назвать иллюстраціями знаменитыя Боттичелльевскіе рисунки къ «Божественной Комедіи» Данте. Все, что въ теченіи юношескихъ лѣтъ раснутной и разнузданной жизни было имъ пережито, теперь неудержимо льется
изъ подъ его кисти, карандаша и офортной иглы.

Днемъ онъ почти не работаетъ, ему слишкомъ досаждаютъ посѣтители, и онъ остритъ, разсказываетъ безчисленные анекдоты, забавляя своихъ гостей. Но когда наступаетъ ночь, Ропсъ садится за работу и тутъ воспоминанія пережитаго прошлаго даютъ
ему пищу для его творчества. Какъ отдаленное эхо, доносится до него шумъ и гамъ Монмартровскихъ
кафе, онъ слышитъ дикій хохотъ мужчинъ, бѣшеный визгъ женщинъ, онъ совершенно ясно видитъ ихъ похотливыя, раскраснѣвшіяся отъ вина и желанія лица, и среди этого дикаго рева и суматохи ему слышится злой, безпощадный, адскій смѣхъ кого-то другого, кто здѣсь невидимо присутствуетъ, кто всѣхъ подбиваетъ, кто толкаетъ всю эту толпу въ бездну порока, разврата.

Онъ мраченъ, ужасенъ, грозенъ этотъ великанъ; онъ стоитъ надъ Парижемъ, упираясь одной ногой въ Латинскій кварталъ,
а другой въ Монмартръ, и наслаждается дѣломъ своихъ рукъ. Это — демонъ, сатана, завладѣвшій міромъ. Вотъ ключъ къ пониманію эротическаго творчества Ропса. Это не тѣ шутливыя выходки въ кругу пріятелей, въ минуту досуга, какія практиковались когда-то въ Италіи или въ Голландіи, не пикантные анекдоты и игривыя исторіи для коллекціи старыхъ развратниковъ, — это цѣлая эпопея современной жизни, такой, какая она есть, не прикрытой фиговымъ листомъ ханжества и лицемѣрія,— эпопея, которую можно сравнить только съ лучшими твореніями человѣческаго генія. Гюисмансъ —блестящій апологетъ молодаго искусства, несравненный стилисть —въ своихъ знаменитыхъ «Certains» далъ лучшій,какой существуетъ очеркъ художественнаго творчества Ропса. Бодлеръ первый поставилъ его на ту высоту, на которой онъ теперь стоитъ, сдѣлавъ его искусство «серьезнымъ искусствомъ» въ глазахъ
его сотоварищей, въ тѣсномъ кругу литераторовъ и художниковъ; Гюисмансъ проложилъ ему дорогу въ широкую публику, помогъ ей разобраться въ этомъ причудливомъ творчествѣ и снялъ съ него ужасное обвиненіе въ потворствѣ разврату.

Несомнѣнно, что съ того самаго момента, когда можно установить наличность низкихъ и развратныхъ инстинктовъ въ искусствѣ, это послѣднее «отъ полнаго истощенія впадаетъ въ спячку плюгавыхъ старичковъ и умираетъ». Несомнѣнно также, что тотъ, кто подверженъ припадкамъ сладострастія, не въ состояніи переводить ихъ на бумагу или холетъ. Напротивъ, такоіі «сладострастникъ по призванію» чаще всего «прославляетъ добродѣте.іь, взываетъ къ благопристойности, превозноситъ любовь и, прячась за глупо-
надменный и холбдный видъ своихъ произведеній, скрываетъ въ глубинѣ самыя невѣроятныя гнусности, которыя онъ продѣлываетъ среди драгоцѣннаго модчанія вѣрныхъ толковъ».

Достаточно вспомнить Англію съ ея ханжествомъ, съ чопорностью и скучнымъ приличіемъ ея традицій, съ извѣстной
частью ея благопристойной литературы, «годной для взрослыхъ и дѣтей»; всѣ знаютъ, какъ часто кроется за всѣмъ этимъ самый тонкій и изобрѣтательный развратъ, какой когда-либо существовалъ, развратъ артистическій, развратъ гурмановъ и гастрономовъ
порока. Это ханжество — врагъ Ропса. Онъ поетъ свою пѣснь свободно и громко, не прячась ни за пристойность своихъ англійскихъ собратьевъ, ни за инстинкты своихъ парижскихъ и брюссельскихъ «конкуррентовъ», авторовъ всѣхъ тѣхъ гравюръ, ри-
сунковъ и листковъ, которые вамъ суютъ изъ подъ полы на бульварахъ: Ьіеп оbscene, monsieur! Сказать, что его искусство—1'аrt оЬscene, это то же, что причислить къ этой категоріи литературу Золя на томъ основаніи, что Зола написалъ «Nana» и «Lа tег-
ге". Когда-то на Золя такъ и смотрѣли, но это прошло.
...
Общая, объединяющая мысль, которая оправдывала-бы самую возможность эротизма въ серьезноыъ искусствѣ явилась только съ Ропсомъ и съ его «Diabolique». Эту безконечную, стихійную силу порока, или по выраженію, пущенному въ оборотъ французскими
неоидеалистами, сатанизм, демонизмъ разврата, Гюисмансъ противоставляетъ Божественной чистотѣ. какой проникнуты творенія великихъ христіанскихъ художниковъ среднихъ вѣковъ. Онъ не останавливается передъ смѣлой антитезой Мемлинга и Ропса; первый создаеть великое христіанское искусство,второй завершиит его дѣло, создавъ прямо противоположное ему искусство сатанизма. Онъ проникъ насквозь этотъ сатанизмъ, разобралъ его со всѣхъ сторонъ и воплотилъ въ дивныхъ образахъ. составляющихъ силу его искусства. Какъ онъ подошелъ къ нему? Въ средніе вѣка повсемѣстно признавали, что сатана ловитъ въ свои сѣти мужчинъ при посредствѣ женпщнъ. Женщина — во власти діавола, она «одержима бѣсоыъ» и въ свою очередь властвуетъ своей сатанинской, адской властью надъ мужчиной. Эта сатанинская власть женщины и есть начало разврата.
У Ропса женщина — основа его творчества. Вотъ примѣръ, какъ онъ пониыаетъ сатанизмъ, которому посвящены его лучшія произведенія. У подножія гранитнаго холоднаго сфинкса лежитъ женщина Она обвиваетъ руками шею
сфинкса, тянется къ его уху и и умоляетъ неподвижно застывшее чудовище нарушить свое вѣковое молчаніе и открыть
ей новые способы, новыя средства, чтобы вѣрнѣе убить и безъ того уже издерганные нервы мужчинъ.
А въ крыльяхъ сфинкса видна согнутая черная фигура сатаны съ злой .усмѣшкой на стиснутыхгубахъ и адскиыъ огнемъ въ глазахъ.

Если прослѣдить за эволюціей женскихъ типовъ въ литературѣ нашего столѣтія, то окажется, что признаки этой «бѣсноватости» женщины отразились уже на женскихъ типахъ первыхъ реалистовъ, сбросившихъ съ плечъ оторванное отъ жизни наслѣдство
романтиковъ. У натуралистовъ они соверіпенно опредѣленны и уже "Мадам Бовари" , первое дѣтище натурализма, несомнѣнно носитъ въ зародышѣ то, что вслѣдъ затѣмъ Золя, Гонкурамъ, Додэ дало матеріалъ для большинства женскихъ образовъ. Еще сильнѣе
этотъ сатанизмъ женщины подчеркивается въ литературѣ съ появленіемъ • неоидеализма, явившимся на смѣну натуралистамъ. Прежде онъ больше чувствовался, теперь съ появленіемъ «Цветов зла» Бодлера, «Lе ѵісе supreme» Пеладана и др., ему подыскано уже названіе, о немъ начинаютъ писать статьи, его изслѣдуютъ, анализируютъ, штудируютъ. Гюисмансъ пишетъ «А rebours»», пишет отдѣльный очеркъ о Ропсѣ и вопросъ имъ исчерпывается до дна. Колоссъ Мопассанъ, а за нимъ всѣ петиметры современной французской литературы — Вурже, Мендесъ, Прево съ необыкновенной тонкостью рафинированныхъ гастрономовъ копаются въ
психологіи этого сатанизма, посвящая ему иногда всю литературную жизнь. Фелисьенъ Ропсъ — пріятель Бодлера и современникъ своей эпохи въ лучшемъ смыслѣ этого слова — въ теченіе всей своей жизни былъ пѣвцомъ сатанизма женщины, сатанизма
ея чаръ, ея тѣла.

Ропсъ оставилъ послѣ себя громадное художественное наслѣдство. Однихъ только офортовъ каталогъ Рамиро насчитываетъ до 600 и литографій до 300. Сюда надо прибавить массу оригинальныхъ рисунковъ, акварелей, картинъ масляными красками, Разнообразіе пріемовъ, къ какимъ прибѣгалъ Ропсъ для выраженія своихъ идей, особенно бросается въ глаза. Онъ былъ однимъ изъ
величайшихъ мастеровъ офорта и вѣроятно единственнымъ мастеромъ литографіи, несравненно болѣе гибкимъ и разнообразнымъ, нежели Карріеръ, Какое виртуозное разнообразіе и какъ удачно подысканъ характеръ техники для передачи разнообразныхъ идей! Совершенно особеннымъ образомъ трактовано вялое, сонливое настроеніе совсѣмъ по другому — эта изумительная простота, ясная, опредѣленная, почти Гольбейновская, удивительной головы старухи иначе—мрачное, гнетущее настроеніе , опять иначе—красивый, мягкій, ласкающий тон. Какая рука артиста видна въ каждомъ пятнѣ, въ каждомъ штрихѣ! Его литографіи почти передаютъ живопись, краски. Одна литографія-набросокъ не выходитъ у меня изъ головы:
она называется «Les diables froids». Дѣйствительно, какимъ-то адскимъ холодомъ вѣетъ отъ этой вещи; такой набросокъ стоитъ большихъ холстовъ съ сотнями фигуръ. Вотъ артистичность, вотъ темпераментъ, нервный, страстный, неудержимый, бѣшеный.
Въ большой публикѣ, если ей приходилось сталкиваться съ произведеніями Ропса, эти послѣднія безвозвратно занесены въ разрядъ порнографіи.
Извѣстно, какъ художнику надоѣдали разные репортеры и составители порнографическихъ альбомовъ и какъ относился къ этимъ господамъ онъ самъ. Одному изъ такихъ господъ, непремѣнно желавшему выпытать разныя біографическія подробности для сообщенія публикѣ въ какомъ-то порнографическомъ альманахѣ, Ропсъ отвѣтилъ: «послушайте, милостивый государь, если вы, дѣйствительно,
убѣждены въ томъ, что я дѣлаю порнографическіе рисунки, то они во всякомъ случаѣ не для той публики, о которой вы говорите: я къ ней чувствую слишкомъ сильное отвращеніе»... И онъ выпроводилъ этого господина. Они не хотѣли, да и не могли
понять, эти господа, что здѣсь не было и признака и намека порнографіи; все творчество этого огромнаго художника было посвящено одной поглотившей его идеѣ: изображенію преходящаго и вѣчнаго въ порокѣ.

И онъ отдавался своей идеѣ беззавѣтно и страстно, громилъ ханжество, ліицемѣріе и шелъ своей дорогой, смотря прямо и смѣло въ глаза всему человѣчеству. Ему удалось вылить свою мысль всю, цѣликомъ, безъ остатка въ своемъ искусствѣ; ничего
не осталось иедосказаннымъ, ничего — скрытымъ. И то. что сказано, сказано изумительно просто, поэтому оно такъ сильно дѣйствуетъ на васъ. Это простота Дюрера, простота Боттичелли. На всемъ, что имъ создано, на ничтожномъ наброскѣ и на
сложной вещи, лежитъ печать колоссальнаго дарованія и вы чувствуете, что имѣете дѣло съ художникомъ перваго разряда, по блеску своего таланта родственнымъ мастерамъ прошлаго. Въ ряду художниковъ, трактовавшихъ женщину и порокъ онъ
занимаетъ совершенно особое мѣсто. Да.лекій отъ анекдотизма свопхъ предшественниковъ, нногда забавныхъ, иногда жестокихъ и во всякомъ случаѣ всегда не безъ дурныхъ инстинктовъ, Ропсъ постигъ въ порокѣ его мистическое могущество, его роковую,
подавляющую власть и запечатлѣлъ ее въ дивныхъ образахъ, великихъ и вѣчныхъ, какъ вѣченъ и великъ самъ порокъ, служившій объектомъ этого причудливаго творчества.
Игорь Грабарь.

Любопытна история Ропса и тем, как ярко он проиллюстрировал Евангелие - притчу о блудном сыне . своим примером. Только будучи послан сатаной пасти своих свиней не только не пришел в себя, но и стал иконописцем сатаны.